«Немецкий, — Сергей Лопаткин легонько похлопал когда-то чёрный, а теперь облупившийся до дерева кофр. — Наша семейная реликвия. Дед из Берлина привёз». Лопаткин достал реликвию, поставил себе на колени и, осторожно пробегая пальцами по перламутровым клавишам, добавил: «Смотри, какая красота!»
В номер, который «АиФ» решил посвятить 80-летию Победы, я предложил написать про трофеи, сохранившиеся в семьях со времён Великой Отечественной. Предложение подкрепил аргументом — такие трофеи были и у нас, Невзоровых.
Пластинки с речами Гитлера
Немного, правда, слукавил. Вещи, о которых речь, хоть и немецкие, но не из Берлина или Кёнигсберга. Их мой отец Леонид Николаевич раздобыл в Батайске Ростовской области, где жил в оккупации.
По его рассказам, когда фашистов 7 февраля 1943 года выбили из города, на станции осталось несколько десятков эшелонов. Передовые части Красной армии ушли вперёд, тыловые ещё не подошли, и батайчане пошли на станцию за добычей.
«Я притащил оттуда патефон, пластинки, иголки для патефона и зачем-то несколько пар немецких лыж, как потом узнал, дивизии „Эдельвейс“, — признавался мне отец. — На следующий день немцы спохватились и целый день бомбили станцию так, что от неё и эшелонов ничего не осталось. А следом пришли наши „трофейщики“. Ходили по домам и забирали то, что мы успели набрать из немецких вагонов. Но реквизировали в основном военное имущество и оружие. Продукты и прочую мелочь, если её было немного, оставляли. Патефон тоже остался. Когда решили послушать музыку, вместо неё зазвучали речи Гитлера. Все пластинки сбросили в ближайшую воронку».
Патефон мне увидеть не удалось. Что-то с ним случилось ещё до моего рождения. Осталась только куча железных иголок в промасленной бумаге.
Инструмент осваивает правнук
Инструмент, которым так гордится мой новый приятель Лопаткин, действительно выглядит солидно. Потемневший золотой вензель RESOLUTE AKKORDION подтверждает его германское происхождение, а местами сломанная резная металлическая отделка только добавляла эффектности почти столетнему аккордеону.
«Женя, — позвал Сергей сына. — Сыграй нашу фамильную».
Пока сын готовился к концерту, Лопаткин уточнил, что это исключение, специально для меня. В семье на трофейном аккордеоне играют только 9 Мая. Его деду выдали со склада в Германии, из «посылочного фонда», перед отправкой домой. «Дед давно умер, папа несколько лет назад ушёл, но играть в День Победы — традиция. Давай, сынок», — подбодрил он.
По комнате полились плавные звуки вальса «Дунайские волны». А Сергей рассказал историю своего деда, Ивана Филипповича. Призванный в начале войны, Иван участвовал в битве за Воронеж, контуженным попал в плен. Дальше — фильтрационный лагерь, а затем печально известный концлагерь смерти «Саласпилс» в Прибалтике, из которого удалось бежать.
«До прихода Красной армии его прятала местная жительница на дальнем хуторе, — пояснил Сергей. — Затем дед прошёл проверку в Смерш и был отправлен в действующую армию. Служил в разведке. Награждён орденами и медалями. Дошёл до Берлина. Дома о войне, как и концлагере, говорил редко. Я был маленький, но отец рассказывал, что клеймо „был в плену“ над дедом висело до 1980-х. Дед даже плакал от несправедливости — ведь он штурмовал Берлин, а не по тылам сидел».
Я спросил у Сергея, почему всё-таки «Дунайские волны».
«Это любимый вальс деда и отца. Отец даже на танцах на аккордеоне играл, а я умею только „Дунайские волны“. Детей тоже выучил этому вальсу».
«Цацки» под сапогами
Тему трофеев мы затронули и в беседе с Анной Халдей — дочерью легендарного военного фотографа Евгения Халдея.
«Отец рассказывал мне, как во время боёв за Будапешт он с разведчиками прорывался в один из районов города. На пути был какой-то разбитый ювелирный магазин или ломбард. Сейфы разворочены взрывом. Золото, камни, часы дорогие хрустят под сапогами, а они бегут по ним. Один паренёк поднял золотой „Брегет“ и положил в карман, а через несколько метров его убили, — вспоминает она. — Со слов отца, в Будапеште „цацки валялись кругом“. Когда бои закончились, трофейные команды всё собирали в плащ-палатки и также кучей сдавали на склады».
Себе Халдей ничего присвоить не посмел, а вот когда его отправили на войну с Японией, то ли в Порт-Артуре, то ли в Харбине выторговал на барахолке огромный неподъёмный резак для фотографий, скорее всего трофейный, и бачок для проявки широкой плёнки.
«Кстати, ещё история, но уже не про трофеи, — продолжает Анна Халдей. — Отца во время Нюрнбергского процесса отправили в Париж, где шла мирная конференция. Он оттуда своей будущей жене, моей маме, привёз костюм на свадьбу. Это был 1946 год. А в 1969-м я перелицевала из него юбку и сама в ней замуж вышла».
Из приказа
«Посылочный фонд»
В контексте разговоров о трофеях нередко поднимают тему мародёрства. Понятно, не без исключений. Но всё же трофейный аспект чётко прописан в специальных приказах.
Вот, например, выдержка из приказа Военного совета 1-го Белорусского фронта:
«1. Прекратить самовольное изъятие у немцев их личного имущества, скота и продовольствия.
2. Взять под войсковую охрану все продовольственные запасы на складах и в магазинах и передать их военным комендантам для использования для нужд войск и обеспечения продовольствием гражданского населения.
3. Организовать сбор брошенного немцами имущества и выдавать его частям в качестве посылочного фонда только с разрешения Военного совета армии и командиров корпусов».
«Наша страна была разрушена, экономика работала на армию, люди жили в нужде. Абсолютно правильно, что бойцам Красной армии после окончания войны выдавалось имущество из так называемого „посылочного фонда“, — говорит военный эксперт, историк Александр Ивановский. — В тыл солдаты отправляли отрезы ткани, обувь, одежду, патефоны, пластинки, музыкальные инструменты. А вот ювелирные изделия к вывозу были запрещены. Это приравнивалось к воинскому преступлению по статье „мародёрство“ и каралось жестоко — вплоть до расстрела».
